Отправлено: 10.01.09 12:04. Заголовок: Международный аэропорт "Ла Гуардиа"

 Отправлено: 12.01.09 18:37. Заголовок: Лондон провожал его ..

Лондон провожал его слезами. С самого утра стояла отвратительная погода, дождь лил отовсюду, небо тяжёлыми серыми тучами нависло над городом. Не смотря на июнь, было довольно холодно, как будто лето решило пройти стороной Соединённое Королевство, сразу уступив своё место осени. Совсем не солёные небесные слёзы стекали капля за каплей с высоких постаментов, прекрасных замеревших навсегда статуй, величественных надменных замков. Темза, скорбная река, траурно глядя в суровое лицо небесной выси, вся сплошь покрылась рябью от испещрившего её дождя. В такие дни город становился словно мёртвый, застывший где-то между временем и вечностью, грозно являя лики своей истории, сквозь назойливое шуршание дождя нашептывающий рассказы о том, сколько людских жизней он видел, сколько королей и лордов ходило по его камням, сколько было триумфальных взлётов и таких же по размаху падений. Люди рождались и умирали, а город, когда-то возведённый ими, бесстрастно глядя на их суету, всё смотрел и смотрел куда-то вдаль, туда, где заканчивается горизонт.
Джек всегда умел слышать «мысли» старинного города, отстраняясь от всех мирских забот, от всех людских желаний и страстей. Как будто он не принадлежал этому миру, словно он был человеком, родившемся не в своё время, не желавшим погружаться в мир людей, оставаясь где-то за его гранями, вне его, окружённый другим миром, хоть и созданным для человека, но теперь жившим отдельно от него. Ещё в детстве наступали такие моменты, когда он просто уставал от людей, от того шума, который они неизменно за собой влекли. И тогда он старался отстраниться от них, уйти в себя, не допускать близко ни одну живую душу. Никого, кроме одного. Кроме единственного человека, кто принимал его таким, какой он был на самом деле, а не таким, каким он становился, чтобы предстать пред безликой массой человечества. Он был не просто другом, он был для Джека братом – Дженно Сальгетти.
Дождь отчаянно стучал по чёрной крыше несущегося в Аэропорт Линкольна. Джек, прислонившись к правому окну, задумчиво и бесстрастно смотрел в небо. Синие глаза казалось успевали разглядеть каждую каплю, что падала с небо, но на самом деле они ничего не видели перед собой. Потому что Джек был погружён глубоко в тёмные лабиринты своей души, весь охваченный воспоминаниями о прошлом и мыслями о грядущих днях. Чем теперь станет для него Америка? Его родина, которую он не видел вот уже 15 лет. Примет ли она его? Примет ли он её? Хотя, на самом деле это не имело особого значения. Там, в Нью-Йорке, радостном лице Нового Света, была его семья, единственные из тех, кем он дорожил и мог дорожить.
Линкольн затрясся, проезжая по выложенной камнями дороге Тауэрского Моста, надо головой спокойно исчезали верхушки двух знаменитых башен. Джек был абсолютно спокоен, не было даже намёка на волнение о предстоящем возвращении. Не было ничего. Уже давно Джек стал замечать за собой, что постепенно терял свою былую весёлость, утрачивая всякое желание вообще улыбаться. Этим его всегда корил доктор Нортфильд. Он утверждал, что болезнь обязательно пойдёт на убыль, если Джек будет хотеть жить дальше.
«А ради чего?»
Этот вопрос посещал его всё чаще. И странно, ведь заболевание пошло на убыль и последние десять месяцев с Джеком ни разу не случалось припадков. Так же, как не случалось и ничего остального. Дженно приезжал к нему настолько часто, насколько мог. Но все эти три года, проведённых среди больных, Джек не мог перестать думать, о том, сколько он вообще может прожить. Пока это не стало ему безразлично. Казалось, нужно просто пустить жизнь свободно течь своим чередом и пусть она проходит так, как пройдёт и закончится там и тогда, когда закончится. Но она, будто на зло, остановилась, превращая каждую минуту своего движения в вечность. Серая, бесцветная, сдавливающая разум словно тиски. И в такие моменты он уже жаждал боли, жаждал своих приступов, только ради того, чтобы они, не смотря на жестокие муки, принесли ему забытье. Ведь он никогда не помнил себя, когда проклятый дух его наследия вырывался на волю, завладевая им…
А потом появилась она. Радужный отблеск вселенной в беспроглядной бездне кошмаров. Но её образ таял, а отчаяние тихо подкрадывалось со спины, сдавленно и тихо смеясь, постепенно прикасаясь к нему своими холодными почти мертвящими пальцами.

Всё, что зрится, мнится мне,
Всё есть только сон во сне… (с)

Машина остановилась, шофёр, выйдя первым, спешно подбежал к двери чёрного Линкольна и отворил ей, кивну Джеку в знак уважения. Джек спокойно вышел из машины, надевая на голову чёрную шляпу. Его любимый костюм-тройка, чёрный в тонкую фиолетовую полоску, был классического покроя, но достаточно плотный, чтобы защитить Джека от неуместного лондонского холода. Поправив галстук, взяв в руки небольшую сумку с вещами, Джек вошёл внутрь Аэропорта. Его проводили по особым коридорам, везде были люди, работавшие на «Мясника» Мортенелли. Джек спокойно прошёл регистрацию, не смотря на то, что на левом боку, скрытый двубортным пиджаком, мирно хранился кольт «Магнум» И вот он уже в самолёте. Услужливая стюардесса вежливо попросила его сумку и шляпу. Обслуживание по высшему классу. Но ему как всегда было всё равно. Его лицо не выражало ни одной эмоции, и только яркие ирландские синие глаза пристально, но холодно вглядывалось в то, что видели.
Стюардесса, упорно улыбающаяся ему даже не смотря на его явное безразличие, указала ему его место. Там, рядом с ним, лицом к заплаканному окну сидела хрупкая девушка. У неё были светлые, казалось мягкие как шёлк волосы, ассоциирующиеся только с солнечным лучом в тихое прохладное утро. Изящные пальцы на маленьких кистях безмятежно покоились на подлокотниках. И вообще вся она была такой хрупкой, беззащитной, уязвимой.
Джек сел рядом, всё ещё глядя на неё, а она даже не обернулась в его сторону. «Кукла» -- вдруг подумалось ему. Он отвернулся и расслабился, поудобнее устроившись в кресле. Весь в чёрном, черноволосый с явно итальянскими, хоть и не типичными чертами лица, с пронзительно синими глазами, он смотрелся ярким контрастом рядом с молоденькой незнакомкой.
Ещё немного и самолёт взлетел. Когда они оторвались от земли, Джек почувствовал некое облегчение, как будто он отстранился от мира людей, покинул его хотя бы на какое-то время. И эта девушка рядом с ним. Он не знал, почему, но ему казалось, что она не принадлежит тому обществу, которое он призирал. Она была кем-то другим, будто оборотной стороной луны – частью того же человечества, но и одновременно другой.
Стюардесса прервала его мысли, будто пробудив от дрёмы.
-- Шампанского? – слащаво проговорила она.
-- Нет, благодарю, - холодно ответил Джек.
-- А вы, мисс? – обратилась та к белокурой девушке.
Она не ответила, даже не дрогнула.
-- Мисс? – немного громче повторила стюардесса.
Джек, не обращая внимания на протест стюардессы, взял у неё с подноса бокал, полный икристого напитка, поднося его своей загадочной попутчице.
-- Хотите выпить, мадемуазель? - тихо и как-то мягко проговорил он.

 Отправлено: 12.01.09 20:25. Заголовок: С раннего утра погод..

С раннего утра погода радовала Лесту. Весь день шел дуждь, мелкий и нормальному человеку он показался бы противным. Я уверенна, показался бы. Но для Лесты дождь всегда был не то что приятным, он помогал ей думать о тех вещах, о которых она никогда бы и не подумала. Странно, но она с 2-х часов ночи не могла спать и все это время она сидела на подоконнике окна номера в отеле и стеклянным взглядом смотрела куда-то туда. Она в данные моменты находилась в своем мире, в том сказочном мире, который придумала когда-то в детстве и стала там жить в уюте и тепле. Здесь все было по ее правилам, здесь не было зла. Она сидела и рассматривала там все до мелочей, как будто зная, что больше в этот мир не вернется, как будто это последний ее поход в мир Зазеркалья. Но нет, ее каждый момент жизни в том самом мире она проводила так, как никогда не провела бы в реальной. Она наслождалась той жизнью, и пыталась жить каждой минутой, боясь, что больше этого не получится. Там была ее мама, да, она прекрасно видела свою мать. Она была в том летнем платье, белом, хлопковом, да, каждый день. Даже если отец не знал этого, по матери Леста никогда не мечтала и не скучала, потому что с момента смерти, она каждый день видела ее и проводила с ней время.
На лице Селесте появился призрак улыбки, некая тень, намек на то, что девушка рада была на данный момент, или счастлива. Вам наверняка захочется узнать почему она придумала свой мир и сейчас почти постоянно живет в нем? Ответ банален, ей там комфортно. А также она устает от людей, не зависимо от того, 2 минуты она провела в общении с человеком или год. Ее напрягает очень сильно то, как люди общаются с ней и между собой. Некоторые думают, что Леста больна, но это не так, она просто устала от мира сего и живет там, где ей хорошо. Многие отказываются это понять, на что девушка постоянно усмехается и уходит. Ее не волнуют проблемы других, ее не волнует отношение людей к ней, ей не важно, примут ли ее в компанию или нет, ведь ей и так очень хорошо.
Стук в дверь отвлек мечтательную девчонку от разгуливаний по своему миру, она нарисовала быстро какой-то знак на запотевшем окне и сошла с подоконника. Подойдя к двери, она не стала даже разравнивать одежду, да что там, она не стала переодевать спальную пижамку. Открыв дверь, она увидела какого-то мальчишку, который приехал с тележкой, дабы забрать ее чемоданы.
Девушка обернулась, то ли впуская парнишку в номер, то ли наоборот, давая ему возможность понять, что она не готова. И повернулась вновь, в пустых глазах все еще была видна грусть. Ничего не говорив, да слова вообще ей не нужны, она слегка сдвинула бровки в кучу. Парнишка, на свое же счастье сразу понял, что девчонка не готова.
-- Через пятнадцать минут машина приедет и через пя... десять минут Вас ждут в холле, мисс. –она услужливо улыбнулся, а Леста мигом захлопнула дверь. Уперевшись взглядом в пол, она не торопливо прошла в ванную и скинув пижамку, девушка стала умываться и приводить себя в порядок. Хотя, зачем ей это?
Слегка сузив глаза, она подвела их слегка черным карандашом, да и то лишь верхнее веко. Тушью краситься не стала, решив, что не лучший для расскраски случай. Губы красить также не стала, а все вещи из ванной перенесла в комнату, где ее чемодан покоился открытым. Она присела на корточки и аккуратно складывая вещи, она раскладывала из в чемодан. Чемодан с трудом можно было закрыть, но она ведь сильная девочка, хотя бы в мечтах... Поднимать чемодан она не решилась, зная, что тяжести тоскать не женское это дело, поэтому толкая ножкой по полу, она дотолкала до входной в номер двери. По пути она ухватила со стула белую аккуратную блузочку, подаренную отцом и юбку, которая была по колено длинной, а также чулки. Снова стук в дверь. Неужели прошли десять минут? – скользнуло в сознании белокурой девушки мысля, но дверь она открывать не торопилась. Косым взглядом глянув в зеркало, девушка натянула телесного цвета чулки, следом одела юбочку, а верхнюю часть тела, она закрыла блузкой, которую следом запахнула пальто. Открыв дверь она увидела все того же мальчишку, ему и 20 лет дать было трудно, скорее всего он ее сверстник был. Она слегка выгнула бровь, мальчишка молчал, он был зачарован и глядел то ли в ее глаза, то ли сквозь. Было как-то не понятно, да и не важно это. Она целкнула пальцами и мальчишка заморгал.
-- Вы готовы? –девушка на это помотала отрицательно головой. Взглядом указала на чемодан, который сразу же взял мальчишка и поставил на тележку. Дверь оставалась открытой, мальчишка оставался за порогом, а Селесте развернувшись, залезла в шкаф, взяв свою обувь. Как то странно, но обувь она не одела в номере, зато одела ее как только вышла за порог, мальчишка этому удивился. Закрыв дверь на ключ, селесте забыла этот номер навсегда.
Следуя за мальчишкой, ее взгляд постоянно упирался в пол. Выйдя в холл, она остановилась у стойки ресепшенна и расписавшись, отдала ключ и деньги. Потом последовала до машины уже за другим человеком.
Когда машина отъехала от отеля, Леста снова погрузила в свои мысли, а точнее мечты. Она представляла, как будет рад отец, встретив девчонку после стажировки в Лондоне, как он будет ее распрашивать, а она будет молчать взглядом рассказывая все. А он поймет. Ведь он понимал ее всегда.
Когда машина остановилась, Леста сразу же вернулась в этот мир. Шофер вышел первым и открыл дверь даме. Она вылезла, запахнув покрепче пальто. Взяв свой чемодан, она оглядела здание аэропорта, запоминая его и зная, что как только самолет взлетит, она забудет все. Селесте спокойно прошла регистрацию. Как всегда. И вот она уже в самолёте. Услужливая стюардесса вежливо попросила ее чемодан. Обслуживание по высшему классу. Но ей как всегда было всё равно. Усевшись, она дыхнула на окно, что на том появился запотевший на несколько мгновений след, но она успела провести пальцем какую-то кривую, словно запечетляя на окне, что именно тут когда-то сидела Селесте. Забавно, нет смешно, что взрослая девчонка занимается бредятиной, для многих. Но ей плевать.
И вновь она пристально глядела сквозь стекло окна, какие только мысли не шли ей в голову. И радужные, и грусные, и ужасные. Одним словом в голове ее в очередной раз перед полетом творился безпорядок. Да, девушка боялась летать, не, вру, не боялась. Она просто летала без всякого удовольствия и с плохим предчувствием. Всегда. Кто-то подошел и сел рядом. Почему то этот кто-то смотрел почти постоянно на нее, но ей было все равно. Еще немного, и самолет оторвался от земли. Такое ощущение, словно бы страничка в жизни Селесты перевернулась и она стала писать дальше. В такие моменты, взлета или посадки, у нее всегда тревога смешивается с облегчением и девушка не произвольно начинает отбивать ноготками грусную мелодию. В данный момент отбивала ее она по подлокотнику.
И снова кто-то подошел, наверное это снова та стюардесса, которая с силой вырвала у Лесты чемодан и убрала его наверх. Даже не удосужишь повернуть голову, она не слушала то, что говорила. Никакого интереса, ведь гораздо приятнее было сейчас подумать об отце... или помечтать о матери. Но упертость людей не дала ей насладится тишиной, ее оторвал от всего голос мужчины. Бархатный, притный голос, как у отца. Вот что успела отметить Селесте во время поворота головы.
-- Хотите выпить, мадемуазель? - тихо и как-то мягко проговорил мужчина, который сидел по соседству. Она не стала его разглядывать, просто глядя ему в глаза покачала отрицательно головой. Алкоголь ее организм никогда не принимал, так же как курение. Да и что скажет отец, если узнает, что его дочурка пила шампанское. Мужчина поднес к ней бокал, Леста перевела взгляд на напиток и подняв руку, слегка отвела руку мужчины в его сторону.
- Благодарю, я не буду. –впервые за двое суток, Селеста произнесла что-то. Пускай мужчина считает, что он был удостоен чести ууслышать ее голос, ведь не многим такое дается.

Осс.: Прошу прощение, за ошибки и манеру написания. Увы, но я забываю русский язык и на клавиатуре отсутствуют русские буквы.

 Отправлено: 15.01.09 00:23. Заголовок: Шелковистые волосы ц..

Шелковистые волосы цвета солнечного луча медленно соскользнули с маленького правого плеча на спину. Она повернула голову и посмотрела в его глаза. Красивое гладкое личико, маленькие пухлые красные губы, будто кукольное, но сделанное ювелирно, почти совершенно, затрачивая на работу все душевные силы. Джек моментально поймал её холодный безразличный взгляд. Это была серо-голубая бездна, в глубине которой, там, куда не добирался никто, возможно и она сама, таилось что-то трепетное и живое, но отчаянно и упрямо не желающее выходить на свет. Её взгляд был уверенным, серьёзным и одновременно отчуждённым. Время как будто затормозило немного. На лице Джека не отразилось ни одной эмоции, пока его сочно синие глаза разглядывали серо-небесную тайну на кукольном лице девушки-незнакомки. В его душе зародилось любопытство. Нет, ничего пошлого, ни одной задней мысли. Впервые в своей жизни он видел человека, настолько не похожего на остальных людей. В ней была какая-то загадка, что-то необъяснимое, что может быть и невозможно понять, а просто принять, как есть. И именно это вызывало в Джеке интерес к ней. Он давно знал, что невозможно понять всё устройство мира, а тем более разобраться в лабиринтах человеческих душ. Есть процессы, которые никогда не откроются разуму людей, и на фоне этого все страстные рвения науки разложить мир по пробиркам казался Джеку просто жалкими глупыми и неуместными потугами. Зачем пытаться занести жизнь в таблицу, когда можно просто жить. Жить, пока есть возможность. Жить, пока есть силы…
Её глаза соскользнули к его руке, так и держащей хрустальный бокал. Она подняла свою как будто искусственную, но такую маленькую, хрупкую руку и, коснувшись тыльной стороной ладони пальцев Джека, отвела их от себя.
-- Благодарю, я не буду, - почти без единой эмоции, но вежливо и учтиво проговорила она.
Её голос был сдержанным, словно специально искусственным, как весь образ. Но женственным, красивым, мелодичным. Почему-то у Джека сложилось впечатление, что услышать звучание этой бесценной куклы было большой редкостью.
Девушка отвернулась, снова погрузившись в свои душевные тайны. Джек поставил бокал обратно на поднос, и, ещё несколько мгновений глядя на белокурую попутчицу, отвернулся. Стюардесса уже успела отнести напитки и вернуться со свежей прессой. Джек взял «Нью-Йорк Таймс» Закинув ногу на ногу, он развернул газету, попытавшись сосредоточиться на статьях, как тут же понял, насколько бесполезно было это занятие. Пусть газета останется открытой, он не станет её откладывать, может попозже, для виду, перевернёт страницу. Но никто не мог видеть, что его глаза смотрят в одну точку, абсолютно не уделяя никакого внимания мелким буквам и строчкам, пестрившим на тонких газетных листах. На самом же деле Джек, подобно своей соседке, полностью отдался своим мыслям. Он думал о том, как же много значит для человека окружающий его мир, окружающие его люди. Один просчёт, одна трещина, одно небрежно сказанное слово, один опрометчивый поступок – и вот, уже в сердце зияет рана, и никак не хочет зарастать, не смотря даже на время. Да, время. К сожалению, оно не всегда всесильно. Порой даже, чем дальше оно уходит, тем хуже становиться. А за последние три года Джек понял, что оно может развивать безразличие. К себе, к людям. Странное ощущение, когда обращаясь к собственному сердцу, пытаешься найти в нём хоть малейший отклик на то, что происходит вокруг тебя, а в ответ «слышишь» только тишину. А потом, постепенно, всё окружающее тебя начинает проходить мимо, как будто не замечая тебя, да и сам ты перестаёшь уделять ему внимание. Но должно же быть хоть что-то, что удерживает человека в этой жизни. А оно есть. Для Джека это был окружающий мир, существующий вне человеческого общества. Ему казалось, что это молчаливое, вдоволь настрадавшееся от человеческих рук существо, знает и видит намного больше, чем возомнил себе человек. Джек немного опустил газету, повернув голову влево, выглядывая из-за девушки в окно. Самолёт поднялся уже достаточно высоко. Прошло, пожалуй, часа три со взлёта. Голубая, темнеющая в высоте, небесная гладь стелилась над их головами всемогущим пологом, частью вечности над суетными смертными. На нём, уже поднявшись с востока, но ещё не достигнув своего полуденного трона, висело золотое солнце. Его длинные почти всевидящие лучи укрывали своим золотом плотный ослепительно белый облачный ковёр, надежно скрывающий от взглядов пассажиров грешную землю. В голове мелькнула мысль пройти по этой, достойной только королей дороге прямо к солнцу.
Синие ирландские глаза непроизвольно сосредоточились на стекле маленького круглого самолётного окна. За бортом было страшно холодно и, настыв, на стекле стали еле заметно проявляться странные замысловатые узоры, как будто нарисованные пальцем. Джек на мгновение посмотрел на девушку и, хмыкнув про себя, снова уставился в газету.
От мыслей о золотой дороге, о пути к горизонту настроение, изрядно подпорченное лондонским дождём, стало подниматься. Глаза словили несколько слов в какой-то статье на третьей страницы газеты:

«Комиссар Джейкоб Геллерт снова потерпел неудачу в попытке задержать Антонио Клеменце, работника фабрики Мортенелли, обвинённого в незаконном провозе в город оружия. Но, прибыв на место предполагаемого преступления, комиссар и его люди ничего не обнаружили и, спустя полтора часа Геллерт, под нажимом властей, был вынужден отпустить несостоявшегося преступника. Многие сотрудники комиссара давно замечают за ним неудержимое упорство и даже фанатичность в работе…»

Дальше Джек читать не стал. Он уже слышал о комиссаре Геллерте от Дженно. По словам друга, горемычный полицейский уже несколько раз пытался «поймать с поличным» хоть кого-нибудь из пяти мафиозных кланов. Такое упорство вызывало у Джека сочувствие. Как любил говорить его дед «такое рвение да в правильное русло!»
В этот момент спокойное течение его мыслей прервал резкий, вульгарный и явно не совсем трезвый мужской хохот. Несколько впередисидящих господ и дам недовольно обернулись. Не двигая головой, Джек глянул вправо от себя. Там сидели два молодых и довольно наглых на вид молодых итальянца. Джек презрительно фыркнул. Взращенный в высшем английском обществе, воспитанный королевским манерам, он считал подобное поведение грубейшим оскорблением. Один из парней перевёл свой помутнённый взгляд в сторону Джека и белокурой девушки.
-- Эй, Карло, смотри-ка! – даже не понижая голоса, сказал он, - Какая цыпа там, у окна, а!
Подлецы захохотали и, успокоившись, продолжили свой натиск.
-- Эй, малышка, посмотри на меня! – не унимался наглец, - Я завидная партия для тебя, детка! Давай, вставай и иди к нам! Нечего тебе там в одиночестве мёрзнуть!
Они снова засмеялись. Джек нарочито громко тряхнул газетой, и, не глядя на них, холодно и жестоко произнёс:
-- С чего ты взял, что она одна, недоумок? – его голос прозвучал спокойно, но отчётливо резко, как будто плеть.
Двое парней сразу умолкли. Несколько мгновений тупо разглядывая Джека и молчаливую девушку, один из них, пьяно ворочая языком, проговорил:
-- А ты что, с ней?
Джек не ответил, как будто совершенно не замечая его слов. Парень, разозлившись, хотел было схватить его за руку, но Джек, опередив его, стиснул его ладонь правой рукой, так, что у того хрустнули пальцы. Итальянец вскрикнул, дёрнувшись вниз за Джеком, чтобы хоть как-то ослабить боль. Его лицо перекосилось от уродливой гримасы. Джек немного наклонился, так чтобы его слова были слышны только парню.
-- Если ты ещё раз, пьяный подонок, посмеешь хоть бровью дёрнуть в сторону этой девушки, я сделаю из твоего гнилого языка галстук у тебя на шее. Слово Мортенелли.
От одного звука имени, произнесённым Джеком, несчастный недалёкий итальянец дёрнулся, весь перекосившись от страха. Джек отпустил его руку и тот отпрянул от него назад, словно от огня. Через несколько секунд, потирая ладонь, парень встал, поспешно уходя в другой конец самолёта, за ним поспешил и его друг.
Когда они ушли, Джек, отложив газету, повернулся к соседке.
-- Прошу простить меня, мисс, если сказанное мной задело ваше достоинство. Уверяю, что ни коем образом не хотел смутить вас.
Он не улыбался, на лице не отражалось ни радушности, ни радости, ни какой-то заинтересованности в личной выгоде. Лишь уважение и почтение. Только синие глаза всё так же пристально любовались её кукольно-сказочным образом.
-- Моё имя Джек Мортенелли, - он слегка кивнул в знак приветствия, - Могу ли я узнать ваше?

 Отправлено: 15.01.09 18:53. Заголовок: Странно, но почему н..

Странно, но почему на нее смотрят ТАК все мужчины? Она же не красавица, не модель, не Пэрис Хилтон. Она просто Селесте, маленькая девчушка из Парижа живущая до сих пор в своем маленьком мире.
Девушка отвернулась, после свои слов и, перестав набивать ноготками мелодию, ее взгляд уперля в окно. Мягкие, пушистрые облака, до них хотелось дотронуться, почувствовать, ведь любоваться ими уже понемногу надоедало. Лучи солнца, которые заставляли иногда даже зажмуривать глаза, от своей яркости так манили, что девушка представила картину, где вновь принимала участие ее мать.
- Мама! –прокричала девчонка со слезами, гонясь за поездом, которые уезжай в неизвестные, далекие края.- Мама! Мама! Не уезжай! –поезд с каждым мгновением ускользал все дальше. И девчушка, лет пяти, не могла больше бежать и задыхалась от слез.- Мама! Вернись! –крикнула девушка на последок, она еще видела мать, стоящую у перил в самом конце последнего вагона и смотрящую на свою дочь. Конечно же, это была выдуманная картина, но для нее выглядело это совершенно реально. Люди на платформе тогда все плкали, глядя на девчонку, которую бросила мать, уехав с каким-то мужчиной, явно не отцом ребенка.
Селесте закрыла глаза и тихонько шмыгнула носом. Но, открыв их, у нее перед глазами оставалась все та же картина. Почему то девчонкой, была именно Леста, а мать, уезжающая на поезде, была ее родная мать. У нее перед глазами так и уносился не известно куда поезд, а девчонка упала на коленки на острые камешки между рельс, она не закрывала руками лицо, как это делают обычные дети ее возраста, она смотрела в след поезду, а точнее в одну точку. Девчонка плакала, а поезд уже скрывался за горизонтом и была опастность, что сейчас прийдет еще один поезд за своими туристами. Она услышала шаги сзади себя, но даже не моргнула, отец присел на корточки рядом с девчонкой и нежно, заботливо обнял ее за плечи. Через пару минут, она взял ее под мышки и подняв, усодил ее себе на руку и поташил оттуда. Она не сопротивлялась, она обняла отца за шею и развернув голову смотрела туда, куда уехал поезд. Она продолжала плакать, но беззвучно, совершенно беззвучно. Просто слезы текли ручьем и иногда слышались всхлепы, это она набирала воздух на какое то время.
Девушку оторвал от таких траурных мыслей голос мужчины, не приятный, противный, режущий ухо. Она на 45 градусов развернула голову. Слова, она не слушала, поскольку голос был ну уж слишком неприятен. Хотя уловить смысл слов, она смогла. А потом... потом случилось то, чего она не ожидала, подал голос ее сосед. А потом, вроде как и заступился за нее. Зачем? Не нужно было. Она и так игнорировала всегда подобных нахалов. Этот мужчина грозно пригрозил наглецу, и почему то Лесте вспомнила то, что когда то услышала. Еще тогда была жива ее мама.
-- Как ты могла, тварь, ударить ее. Она мала еще и не соображает того, что творит. –отец терял свое терпение и, хотя любил свою жену, он все-таки иногда применял оскарбительные слова. Женщина плакала, сидя на стуле. Она еще не могла прийти в себя, после того, как шнурами избила свою дочь. Дверь в их комнату была чуть открыта, а Леста стояла у двери и опустив глаза вниз, слушала то, что творилось между родителями. Она ненавидела, когда ее родители ссорились, но еще больше нелюбила, когда они ссорились из-за нее. Женщина сквозь слезы что-то сказала, но Лесте не поняла, зато отец понял и разгневанный, дал пощечину жене. Послышался грохот, женщина упала на колени со стула и всхлипы стали громче. Потом, Лесте захмурила глаза и заткнула пальцами уши. Она хотела убежать в свою комнату и обнять свою большую куклу, которая всегда сидела на ее кровати. Но не могла. Ноги словно бы не слушали ее. Сквозь заткнутые уши, она все-таки слышала крики, удары, а потом... Разожмурившись, она увидела, что у матери приступ, а отец, заступаясь за дочь, продолжает избивать свою жену. Мама стала задыхаться, воздух не поступал в легкие и ей срочно нужен был врач или лекарство. Четырехлетняя Лесте раскрыла дверь и кинувшись к матери, закрыла ту своим тельцем от отца и получила несколько ударов на спину. Она заплакала от боли и от жалости к матери. А когда отец понял, что бьет не жену, а дочь, упал на колени и стал целовать маленькой девочке руки и щеки, все время извиняясь. В это время женщина все еще задыхалась, а девчонка пыталась оттолкнуться от отца и сказать ему, чтобы дал маме лекарство. Он не слушал, или же Селесте плохо пыталась. Крик. И женщина упала на пол и только тогда отец заметил... Селесте тогда быстро побежала за лекарством, а отец попытался оказать первую помощь...
Селесте моргнула. Это был не первые конфликт между ее родителями, но и не последний. Мать тогда пришла в себя и приняв рекарство, отец вызвал врача. Две недели им тогда пришлось обхаживать мать. На лице девушки появилась улыбка, а точнее призрачный намек на улыбку, или же тень некой радости, эйфории.
-- Прошу простить меня, мисс, если сказанное мной задело ваше достоинство. Уверяю, что ни коем образом не хотел смутить вас. –она снова моргнула и глянула в синие, глубокие глаза мужчины. Пристальный взгляд, не выражающий никаких эмоций. Там есть лишь намек на что-то живое, которое заперто в клетке. Селесте коротко кивнула головой, приняв его извинения и вновь развернулась, но сразу же развернула голову обратно, потому что вновь услышала голос который ей напоминал отца.
-- Моё имя Джек Мортенелли, - он слегка кивнул в знак приветствия, - Могу ли я узнать ваше?
Селесте не знала как правильно поступить, сказать свое имя, ничего не говорить или же наврать. Его имя ей ничего не дало, ее оно вообще даже и не интересовало. Но ради приличия, девушка не торопливо стала говорить:
- Селесте. Селесте Депардьё. –акцент в ее речи был заметен, хотя знание английского у нее было хорошим. Она подала ему свою ручку, что было совершенно не удобно делать в данной ситуации. Манеры девушки, ее воспитание. Да, можно было в легкую приписать ее к французским аристократам, хотя такой она не была. То, что можно было прочитать по ее глазам, в данный момент не было безразличием, а скорее то, что ей было приятно познакомится с этим мужчиной, имя которого Джек Мортенелли. Конечно, знающий ее человек сразу бы понял, что ее взгляд ложен, но Джеку знать не обязательно.

 Отправлено: 27.01.09 19:53. Заголовок: -- Селесте. Селесте ..

-- Селесте. Селесте Депардьё, - проговорили алые губы.
Мягкий, немного шелестящий и мелодичный голос тихо, будто вздохом, донёсся до ушей Джека. И снова она будто удостоила его своим вниманием. Только теперь Джек понял, что именно вызывало у него ощущение некой нежности при звуках её говора – французский акцент. И не удивительно. Для Джека, как и для многих других, возможно, Франция, люди, живущие там, всегда ассоциировались с романтикой, с чувственностью, с необузданностью своих желаний. «Город любви», так было принято его называть. Но разве это была настоящая любовь? Нет, это была страсть, простое платоническое желание, которое имело дурную и вполне закономерную привычку остывать. На этом любовь не построить, в этом Джек был уверен. Простой страсти недостаточно для того большого, всенаполняющего чувства, которое помогает пережить любые невзгоды, преодолеть любые препятствия, выдержать любые страдания. Любовь. То, о чём Джек часто думал, то, что он в тайне ото всех, испытывал. Он хотел полноты своей жизни, хотел мира своей душе и смерти своим страхам. И только с помощью любви он мог всего этого добиться.
Серо-голубые, как будто поглощающие свет глаза, моргнули. Они выражали приятность встречи, знакомства с Джеком. Наконец-то что-то сменило безразличие в этих кукольных глазах. Некое расположение на фарфоровом лице. Но девушка была далеко неоднозначным человеком, воспринимающим и чувствующим мир не так, как все остальные люди, а следовательно и реагирующим на все его проявления не так, как принято. Джек немного усмехнулся про себя. Это значит, что её реакция вполне могла быть ложной, просто шаблоном этикета, принятой реакцией «любезность за любезность» Что ж, это ему в ней и нравилось.
В этот момент она, ни с того ни с сего, протянула ему руку. Подобный поступок заставил Джека мгновение растеряться. Интересный ход с её стороны, к слову о необычности. Джек скользнул взглядом к её кисти, торжественно протянутой в знак приветствия. Да, задачка. Поцеловать было как-то неуместно, ведь он не заигрывал с ней, не пытался показать какое-то особое расположение, подразумевающее некоторые намёки. Проигнорировать тоже было неудобно, это уже смахивает на хамство с его стороны. Остаётся только одно. Немного кивнув головой, учтиво, так же в знак приветствия, Джек пожал её руку, не крепко, слегка, даже не взяв полностью в руку её ладонь, прикасаясь только к пальцам. Всё потому, что ладонь Джека была намного больше её маленькой хрупкой ручки, из-за чего он поосторожничал что ли.
На этом все официальные моменты были исчерпаны. Французская кукла Селесте снова отвернулась от сицилийца-полукровки Джека Мортенелли. Чтобы продолжить общение дальнейшие действия и сопутствующие им слова подразумевались со стороны Джека. Но у него не было ни единой мысли в голове. Собственно ему и не хотелось. Не сейчас. Прекрасная Селесте не испытывала к нему интереса, чтобы самой поддержать разговор, а он был нескончаемо этому рад, пользуясь возможностью просто понаблюдать за ней. У Джека никогда не выходило длительных отношений с девушками. Всякая привязанность заканчивалась через два, в крайнем случае три месяца просто потому, что Джек терял к ним интерес. Нет, он не был Казановой подобно Дженно и никогда не пользовался таким громадным успехом у прекрасной половины человечества. Но порой в долгие холодные и как всегда пасмурные английские вечера ему хотелось ласки, хотелось простого человеческого тепла. Но всё это было недолговечным, потому что было основано исключительно на обычном желании, ничего за собой не подразумевавшим. И Джек это отлично знал. Была лишь одна-единственная на свете женщина, которая смогла открыть для него тайну настоящего чувства. Тогда, несколько лет назад, она ворвалась в его сердце, с одного взгляда разрушив все заслоны, которыми он окружил себя от внешнего мира. Всего лишь несколько секунд и вот – она навечно заняла его душу. Джек всегда о ней помнил, всегда вспоминал, когда ему было особенно трудно. И она помогала ему. Как все эти три года в клинике. Бедный доктор Нортфилд, он действительно думал, что смог вылечить болезнь своего пациента. На самом же деле единственным лекарством, которое могло спасти наследника дома Мортенелли от безумия, была любовь.
Прошло ещё несколько часов, и, в очередной раз взглянув на часы, Джек с облегчением заключил, что до прилёта осталось совсем немного. За это время Джек полностью прочёл весь номер «Нью-Йорк Таймс», даже те статьи, которые ему были, в сущности, неинтересны, пару раз вставал, чтобы размять ноги, отправляясь в отделение для стюардесс, охотно угощавших его кофе и ещё какими-то бутербродами. Обе девушки приходили почти в дикий восторг при одном его появлении, стараясь предугадать и выполнить любое его желание. Обе блестели глазами, покрывались румянцем при самом незначительном комплементе, выраженном им. Заискивали его внимание, много говорили, нужного и не совсем уместного, только бы подольше задержать его рядом с собой. Джека это всегда забавляло, но он никогда не показывал своего безразличия, наученный вести себя, как подобает настоящему джентльмену. Никакой холодности, но и никаких намёков. Только то, что позволяет приличие. В салоне он заметил двоих мужчин, вроде как поглощенных чтение газет, но на самом деле следивших за ним. Джек не опасался, точно зная, что это были люди Марчелло, неукоснительно охранявших Джека, словно он был самым крупным в мире бриллиантом. Такие люди были всегда рядом с ним, все эти годы. Сначала он настораживался, потом злился, как и все дети в переходном возрасте вверенный, что сам может постоять за себя. Теперь же он смирился. Учитывая, какое место и значение он сейчас, да и всегда занимал, это было вполне естественно.
Когда до посадки осталось полчаса, Джек вернулся на своё место, усевшись рядом с Селесте и пристегнув ремни безопасности. Посмотрев на юную француженку, Джек немного улыбнулся. Она тихо спала. Если бы кто-то слышал их со стороны, то их маленький разговор показался бы довольно-таки странным. Но для Джека и наверное для самой Селесте всё было так, как должно быть. Зачем же было выспрашивать её имя, если он и не собирался разговаривать с ней дальше? Потому что этого было достаточно, чтобы потом суметь найти её, даже в таком огромном городе, как Нью-Йорк. Для этого надо было бы просто поговорить с Америго, всегда улаживающим такие вещи в течении 20 минут. Ко всему, Джек прекрасно понял, что продолжать разговор было бы неприятно самой Селесте. Она конечно бы этого не показала, но в воздухе непременно веяло безразличностью и совершенной незаинтересованностью. А сам Джек на этом неуютном фоне выглядел бы простым болтуном, решившим навязать своё общество женщине, не интересующейся им. Он всегда ненавидел подобных дураков.
Стюардесса объявила о снижении самолёта, с просьбой пристегнуть ремни безопасности. Джек снова взглянул на Селесте. Она так крепко спала, что не проснулась даже от отчётливого говора стюардессы. Самолёт ощутимо начал снижение, сопровождающееся болезненной заложенностью ушей. Ремни девушки были не пристёгнуты. Джек немного наклонился в сторону Селесте.
-- Мадмуазель, - мягко проговорил он, но Селесте не прореагировала. Джек чуть ближе наклонился к её лицу, повторив попытку отчётливее и громче: - Мадемуазель.
Девушка, немного вздрогнув, открыла серо-голубые глаза-озёра и посмотрела на него.
-- Мы прибыли, - ответил он на её вопрос во взгляде.
Самолёт удачно приземлился, так что пассажиры удостоили пилота аплодисментами. Не последовало никаких задержек и спустя несколько минут после посадки, их выпустили наружу. Погода была прекрасная. Дул лёгкий прохладный ветерок, а нью-йоркское небо было ясным, без малейшего облачка, увенчанное огромным диском золотого солнца, ещё не занявшего свой законный полуденный трон. Выходя из самолёта, Джек поднял голову, придерживая чёрную шляпу, щурясь от задорных лучей июньского солнца. Вздохнув полной грудью, он, первый раз за долгое время, улыбнулся. Это был сладкий запах свободы, самый лучший из всех ароматов – запах Родины.
Когда они подошли к таможне, Джек сразу же заметил «тех» людей, которые должны были провести его. Обернувшись, он заметил белокурую Селесте, шедшую несколько иной дорогой. Поймав её взгляд, Джек слегка улыбнулся и кивнул, придержав поля шляпы, молчаливо говоря «до свидания» Возможна, она хотела сказать «прощайте», но Джек точно знал, что прощаться с этой загадочной девушкой ещё рано. Там, на другой стороне, кто-то уже ждал её – представительный мужчина лет шестидесяти. На этом моменте Джек оставил свою попутчицу, следуя более удобным и быстрым путём, где не было посторонних глаз, и где никто не станет проверять наличие оружия, спрятанного под пиджаком. Люди Марчелло учтиво поприветствовали Джека и проводили к выходу. Яркое солнце тут же ударило в глаза Джеку. Он снова сощурился, улыбаясь, чувствуя, как радость наполняет всё внутри.
-- Ну, наконец-то, дома, - проговорил он самому себе. Как тут же услышал знакомый весёлый и уверенный в себе голос:
-- Эй, Мортенелли!
Джек немного наклонил голову, чтобы поля шляпы заслонили от его глаз солнце, и глянул перед собой. В двадцати шагах от него, облокотившись о чёрный, сияющий на солнце Форд, скрестив руки на груди, улыбаясь, блеща белоснежными зубами, как всегда в дорогом, отлично сидящем на нём костюме, стоял Дженно Сальгетти. Лучший друг, соратник, брат.
-- Дженно! – радостно ответил Джек и, подошёл к нему.

/---> 42-ая стрит/

 Отправлено: 27.01.09 20:48. Заголовок: /Казино "Джокер&..

/Казино "Джокер"/

Скрытый текст

Как-то скромно вышло

Внутренние часы Дженно никогда сбоя не давали, он четко знал, на что и на сколько можно что-то делать по времени. Часы его работали безотказно и сейчас, что, отчасти, можно назвать в некоторой степени волнением. Крайне поверхностным, почти незаметным. Но мысль о прилетающем с часу на час Джеке обратно в Нью-Йорк теперь не покидали его, и Дженно уже готовился оставить свое казино. «Самоубийца», из-за которого Дженно срезал путь к аэропорту, теперь сидел запертый в подсобке с кувшином обыкновенной воды, по распоряжению босса поставленной туда на пустые ящики. «Пусть трезвеет в безопасности», - так думал улыбающийся солнцу Дженно, выходящий из казино. Еще у дверей ему вернули с почтительностью шляпу, которую он по-щегольски натянул слегка набок и ближе к лицу, а у входа вновь нарисовалась охрана, как только Дженно пересек порог.Яркий свет после полумрака «Джокера» был будто глотком суетливой жизни, которая не так чувствовалась в здании. Особенно за игрой в карты. Дженно, воодушевленный скорой встречей, сел за руль своего форда и помчал по улицам в сторону аэропорта. Начинались пробки, что лишь свидетельствовало о разгорающемся дне. И, несмотря на это, езда его никогда не утомляла. Возможно, в душе он был гонщиком, но при этом не злился на отсутствие свободных дорог. Погонять-то иногда выпадало по ночам…
Выкрутив на светофоре руль направо, Сальгетти успел выжать полный газ, пока не вспомнил, что тут поблизости есть полицейский пост. Нет, он совершенно не боялся штрафов (которых не вписывали, только стоило показать лицо, чтобы признали), но зачем же лишний раз давать людям знать, что они ничего не могут с ним поделать. К тому же, пешеходов пугать так тоже нехорошо. Снизив скорость до оптимальной, черный форд подъехал к аэропорту. Припарковавшись красиво и без лишних движений разом, Дженно вышел из машины, с «пылкой любовью» хлопнув дверью. Поправив шляпу, чтобы лучше видеть выбирающихся из аэропорта людей и не потерять особо важную персону, Дженно обустроился у капота в такой манере, будто был дома, с важной расслабленностью. Вид его, к слову, никого особо не интересовал. Зато его интересовали все прекрасные дамы, проходящие мимо. Изучая их лица и фигурки, Дженно искренне радовался, что есть даже при свете дня такие «конвейеры», где можно за раз увидеть не одно ангельское личико. Но от лицезрения красавиц его отвлек один силуэт ну явно не женский. Это был Джек, вышел наконец! Заулыбавшись шире, Дженно поудобнее расположился, плотнее скрестив руки, а когда же друг подошел ближе, чтоб услышать его голос, с нескрываемой радостью, но и присущей интонацией наглости позвал, перекрикивая гам толпы.
- Эй, Мортенелли!
Джек услышал его и увидел, оглядевшись в поисках источника голоса. Сколько же радости было при виде Джека, одному Богу известно! Просто распирало от чувства воссоединения с духовным как ни крути братом. Оттолкнувшись от машины, Дженно расцепил руки в объятия и заключил в них Джека, дружески похлопав по спине:
- Я успел соскучиться, а сколько прошло? Недели две или три?..Давай сюда, – забрав ни секунды не дожидаясь вещи Джека, Дженно пошел к багажнику и, когда все было размешено, сел в форд уже рядом с другом.

/---> 42-ая стрит/

 Отправлено: 28.01.09 13:21. Заголовок: Мужчина растерялся, ..

Мужчина растерялся, было заметно по его глазам, выражению лица, по действиям и по паузе, которая длилась довольно долго. Новый знакомый, Джек, очень старательно маскировал свою расстерянность, а зря... Так он казался милее... Более человечно, чем другие. Да, наверное. Он выглядел более живым, а не как робот... марионетка, кукла, как она. Смешно. Это можно было прочитать по ее глазам, то что ей смешно или забавно. Она с удовольствием наблюдала за ним, как за ребенком, которому сказали то, что он должен был сделать. Смешно. Именно. Особенно тогда, когда он протянул свою руку и аккуратно, словно боясь отломать ее руку, или словно боясь оставить свои отпечатки... В общем, не в том суть. Поцелуй, здесь был и вправду бы не уместен. На игнор – она бы отреагировала впрочем так же, как и отреагировала при том легком, не заметном прикосновении тяжелой, сильной, мужской руки, которая могла бы в считанные секунды без особой силы переломать тонкие косточки ее кисти. Забавно.
Она отвернулась от него и продолжила заниматься тем, чем занималась до этого, по крайней мере пытаясь. Она чувствовала на себе его взгляд, какое-то время, а потом поняла, что он отвернулася. Подперев рукой щеку и чуть ли не касаясь кончиком носа стекла эллюминатора. Другой же рукой... Она возила по замерзшему, из-за высоты полета и температуры за бортом, окну самолета. Наверное это выглядело забавно со стороны, но к всему происходящему вне ее участия у нее было безразличие. Кукла закусила нижнюю губку, такого насыщенного алого цвета, даже без мэйк апа. Докусила до боли, но не дрогнула и единая мышца лица, не было даже спазма. Казалось, что вот-вот и проявятся капельки крови, но нет, это была лишь иллюзия, некая Фата Моргана. Кукла всегда закусывала губу, когда в чем-то была не уверенна или чего-то не знала. Похоже ее новый знакомый поднялся и потянувшись, куда-то ушел. Ее не интересовало это, она даже не повела за ним взглядом. Потом пристальный взгляд, такой эе игнор с ее стороны. Она вывела какой-то странный знак, а может даже множество знаков, которые между собой переплетались. Хм... Она даже дала название тому, что сделала. Это называлось для «Мечта». Если приглядеться, то можно было узнать несколько не аккуратно выведенных тел, которые означали людей. Было солнце. Были улыбки, счастье. Была любовь. На картинке наверное была она, но об этом можно только догадываться, так же как и о том, кто и что было изображенно еще...
Девушка закрыла глаза, прислонившись спиной к спинке кресла и вцепилась в подлокотники кресла руками, потому что самолет именно в тот момент слегка тряхануло. Похоже кроме нее, этого никто не заметил. Вдох-выдох. Селесте прикрыла глаза, представив картину: она, отец, много людей... Даже был Джек. Дело было в аэропорту, в Нью-Йорке. Отец встречал ее, она обняла его за плечи и прижалась, как ребенок, как тогда... как всегда. Он еле отлепил дочь от себя и взял ее чемоданы, почему-то он был мрачным и солнце тогда не святило. Было немного страшно, потому что люди перестали улыбаться, стали молчать, без единого звука. Люди стояли по кругу и у них на лицах были колпаки, как у палачей. Она стояла в центре, отец был рядом и почему то новый знакомый тоже. Странно. На ее лице появился испуг, некая вопросительность и... странно, но неуверенность. Она повернулась к отцу, Джек стоял сзади. Девушка хотела что-то спросить, но тогда в ее спину уперлось дуло пистолета, она точно поняла, что это был Вольтер, но какой из всех – не успела. Она вопросительно подняла бровки и увидела в глазах отца сожаление и словно бы... он извинялся? Да, наверное. Потом прозвучал выстрел и она почувствовала, как пуля вошла в ее тело, сквозь кожу, стремилась к ее жизненноважным органам. Время словно специально шло медленно. Она почувствовала, как кровь тонкими струйками потекла по спине. А потом... Ее сердце остановилось и она рухнула на землю с открытыми серо-голубыми глазами-озёрами, взгляд был устремлен на отца... Еще вопросительный взгляд, ведь мышцы еще не успели расслабиться...
В этот момент девушка дрогнув проснулась и увидела склонившегося немного к ней Джека. Она поняла, что это был сон, но весьма не приятный. Ведь по всей коже все еще оставались мурашки.
Девушка посмотрела на соседа вопросительно, даже для сопровождения взгляда, она выгнула бровки. Огонек страха во взгляде быстро потух и следа о нем уже не было, словно и не было ничего, что могло напугать эту особу.
-- Мы прибыли. – ответил на ее вопрос Джек. Она лишь кивнула головой, в знак благодарности, за переданную им так благородно информацию и перевела взгляд на окно, а точнее она смотрела сквозь. Уши были заложенны, но она могла слышать все, что говорили... Если бы хотела.
Самолет удачно приземлился и все захлопали в ладоши, лишь она оставалась непоколебимой, словно бы ее и вовсе здесь не было. Не последовало никаких задержек и спустя несколько минут после посадки, их выпустили наружу. Погода была, на удивление, прекрасной. Выйдя из самолета, Селесте замедлила шаг и задрав голову, она глянула на небо, где светил огромный диск – солнце. Пришлось прищурится, от яркости солнца и перевести взгляд. Где-то впереди, она нашла фигуру Джека. Он обернулся, поймал ее взгляд и слугка улыбнувшись, кивнул, придержав поля шляпы, молчаливо говоря «до свидания». Девушка послдовала его примеру и тоже слегка кивнула, при том сделала легкое движение, свободной от чемодана и сумки, руки, легкий реверанс, еле уловимые движения, которые были полны изящности и женсвенности. В глазах можно было прочесть лишь «прощай», наверное можно было прочесть еще «Мы никогда не увидемся», но уж явно, если растояние между ними было меньше. Может и не встретятся, ну и что? А может, даже наоборот, встретятся, при том не один раз. Хотя итог все равно был бы один... Роли бы не сыграл ни один, ни другой вариант, по крайней мере, так она думала на этот момент, хотя ведь даже не знала, что будет делать завтра.
Джека встретили и увели, и наконец-то лишь тогда, напряженные взгляды в ее сторону прекратились. Девушка перевела взгляд и искала отца среди встречающих.
Он пришел! –серьезность в ее глазах изменилась на детскую радость, когда радуешься всему хорошему, что произошла. Что появляется желание захлопать в ладоши и прыгать вокруг своей оси. Подойдя к отцу, она скинула с плеча сумку и отпустила из руки чемодан, остановившись ровно на один метр перед отцом. Помедлив несколько мгновений, девушка кинулась обнимать своего старика.
- Папа!!! –произнесла тихо девушка, прижавшись к отцу и зажмурившись, как ребенок. Простояв так минут пять, она наконец-то отпустила отца и посмотрела на него светящиеся счастьем глаза, где было черным по белому написанно, что она безумно рада его видеть.